Инструкция
Мы приветствуем вас на нашем спектакле,
устраивайтесь поудобнее и прочитайте инструкцию!
Спектакль интерактивный, каждый зритель — участник спектакля (по желанию)
Постарайтесь, чтобы ваше лицо было хорошо освещенным
Каждому зрителю-актеру будет присвоен порядковый номер для участия
Лучше смотреть спектакль на ПК или на ноутбуке
Свой текст с номером вы увидите на экране Zoom. ВЫ НАЧИНАЕТЕ ЧИТАТЬ, как только текст появится на экране!
Еще раз проверьте, чтобы все посторонние звуки были отключены!
Поставьте ваш телефон на режим «сон»
Заранее проверьте работу микрофона и видеокамеры в Zoom
Налейте чаю, включите видео и устраивайтесь поудобнее
Видео включать обязательно. Звук — только на время вашего отрывка
После 3-го звонка мы начинаем! Будьте готовы
zoom-спектакль
Как я проживу день,
если завтра война?
21.06/14:00

О спектакле
Наш спектакль документальный, поэтому материалом для него послужили дневники и воспоминания реальных людей о Великой отечественной войне. Многие из них — очевидцы и участники переломных исторических событий, как блокада Ленинграда и взятие Берлина. Судьба тех, чьи воспоминания, мы используем была исковеркана, но вопреки пережитому, эти люди являются примером мужества. Наш спектакль — дань памяти, возможность вспомнить этих людей.
В июне 1941 года, в возрасте 18 лет, пошёл добровольцем в ленинградское ополчение, затем направлен на Волховский фронт радиотелефонистом. Участвовал в тяжелейших боях под Киришами и Погостьем, в прорыве и снятии блокады Ленинграда.
Николай Никулин
российский писатель, искусствовед, профессор,
В 1939 —1945 гг. пехотинцем воевал во Франции, участвовал в боях на Украине и в Крыму. В апреле 1945 года Бёлль попал в плен американцам, несколько месяцев провёл в лагере для военнопленных на юге Франции.
Генрих Бёлль
немецкий писатель, переводчик и сценарист
В июле 1941 года, в возрасте 23 лет, добровольно вступил в ряды формируемой 1-й Ленинградской стрелковой дивизии народного ополчения.
Всю блокадную зиму служил рядовым в пехотном подразделении, позже – офицером-танкистом. Автор-составитель «Блокадной книги».
Даниил Гранин
российский писатель, киносценарист, общественный деятель
Бывший узник нацистского концентрационного лагеря Терезиенштадт.

Книга «Сказать жизни „ДА"» написана в 1945 году
Виктор Франкл
австрийский психиатр еврейского происхождения, философ, невролог
Из писем Василя Быкова Николаю Никулину:

Милый, дорогой Никулин!

Нелёгкое это было чтиво — столько Вы вывалили нашей страшной войны, которая в общем уже стала забываться. Даже её участниками. …Я читал с не покидающим ощущением сожаления оттого, что не издано это книгой, что это только рукопись для неё. Хотя понятно, конечно: а когда это можно было издать? Ещё недавно такое из редакций и издательств не возвращалось (передавалось КГБ), а теперь — кому это надо? Издательства озабочены лишь одним — доходами, а литература такого рода доходов не даёт…

…Конечно, правда о войне не реализована ни наукой, ни искусством, — главная и основная так, по-видимому, и уйдёт в небытие. Молодые поколения, разумеется, по уши в собственных проблемах, а старые, те, что на своих плечах вынесли главную тяжесть войны? Боюсь, что эти не только не способствуют выявлению правды и справедливости войны, но наоборот — больше всех озабочены ныне, как бы спрятать правду, заменить её пропагандистским мифологизированием, где они герои и ничего другого…

Довоенное время
Россия в 1938–1941 гг.
№1
Борис Васильев «Завтра была война»

Мне почему-то и сейчас не хочется вспоминать, как мы убегали с уроков, курили в котельной и устраивали толкотню в раздевалке, чтобы хоть на миг прикоснуться к той, которую любили настолько тайно, что не признавались в этом самим себе. Я часами смотрю на выцветшую фотографию, на уже расплывшиеся лица тех, кого нет на этой земле: я хочу понять. Ведь никто же не хотел умирать, правда?

А мы и не знали, что за порогом нашего класса дежурила смерть. Мы были молоды, а незнания молодости восполняются верой в собственное бессмертие. Но из всех мальчиков, что смотрят на меня с фотографии, в живых осталось четверо.


№2
Борис Васильев

В этом смысле мне повезло. Я догнал в росте своего отца уже в восьмом классе, а поскольку он был кадровым командиром Красной Армии, то его старая форма перешла ко мне. Гимнастерка и галифе, сапоги и командирский ремень, шинель и буденовка из темно-серого сукна. Я надел эти прекрасные вещи в один замечательный день и не снимал их целых пятнадцать лет. Пока не демобилизовался. Форма тогда уже была иной, но содержание ее не изменилось: она по-прежнему осталась одеждой моего поколения. Самой красивой и самой модной.

Мне люто завидовали все ребята. И даже Искра Полякова.

— Конечно, она мне немного велика, — сказала Искра, примерив мою гимнастерку. — Но до чего же в ней уютно. Особенно, если потуже затянуться ремнем.

Я часто вспоминаю эти слова, потому что в них — ощущение времени. Мы все стремились затянуться потуже, точно каждое мгновение нас ожидал строй, точно от одного нашего вида зависела готовность этого общего строя к боям и победам. Мы были молоды, но жаждали не личного счастья, а личного подвига. Мы не знали, что подвиг надо сначала посеять и вырастить. Что зреет он медленно, незримо наливаясь силой, чтобы однажды взорваться ослепительным пламенем, сполохи которого еще долго светят грядущим поколениям.
№3
Генрих Бёлль «Письма с войны»

Раннее утро, я сижу здесь, в комнате, в нервном ожидании, что вот-вот откроется дверь и войдет какой-нибудь капрал или ефрейтор и схватит меня за шиворот. Казарменный двор буквально сотрясает солдатская брань. […]

Но однажды наступит мир; если Господу Богу будет угодно, то я еще увижу его. Можно будет опять радоваться цветам лета, и сердце будет одурманено яркими красками осени, одурманено без боли. […] Мы не будем больше носить военную форму, а это означает, что нам будет дозволено — хотя и с очень большой оговоркой — быть самими собой. Но зато везде будет царить мир вплоть до следующей войны. И однажды, прекрасным летним солнечным днем мы отправимся с тобой на прогулку по Рейну, который является воплощением нашей родины. Такое невозможно даже представить себе… Я не смею додумать свою мысль до конца, слишком тяжко давит на меня груз войны. […]


1941
Война
22 июня 1941
ровно в 4:00
Юрий Борисович Левитан
с 1931 г. диктор Всесоюзного радио
...
№4
Воспоминание моей бабушки,
Надежды Ивановны Цапенко, Курская область.

Ми були на городі, було літо. Чуємо, по небу летять вертольоти.

Ми з дівчатами дуже обрадовались. Xтось нам сказав, що вертольоти можуть прислати нам намиста (бусы) і нам дуже цього хотілося. Коли ми були маленькими, ми робили намисто з горобини і ягід. Коли ми побачили вертольоти, то почали кричати: «Вертоліт, вертоліт, скинь нам намиста!». Бачимо, з вертольота летять білі листи бумагi. На них було написано, що почалася війна! Мені було 12 рокiв.
№5
Николай Никулин «Воспоминания о войне»

Врезалась в память сцена отправки морской пехоты: прямо перед нашими окнами, выходившими на Неву, грузили на прогулочный катер солдат, полностью вооруженных и экипированных. Они спокойно ждали своей очереди, и вдруг к одному из них с громким плачем подбежала женщина. Ее уговаривали, успокаивали, но безуспешно. Солдат силой отрывал от себя судорожно сжимавшиеся руки, а она все продолжала цепляться за вещмешок, за винтовку, за противогазную сумку. Катер уплыл, а женщина еще долго тоскливо выла, ударяясь головою о гранитный парапет набережной. Она почувствовала то, о чем я узнал много позже: ни солдаты, ни катера, на которых их отправляли в десант, больше не вернулись.
№6
Николай Никулин

Вежливо выслушивали напутствие политруков — малограмотное переложение дубовых и пустых газетных передовиц — и шли. Вовсе не воодушевленные какими-то идеями или лозунгами, а потому, что НАДО. Так, видимо, ходили умирать и предки наши на Куликовом поле либо под Бородином. Вряд ли размышляли они об исторических перспективах и величии нашего народа... Выйдя на нейтральную полосу, вовсе не кричали «За Родину! За Сталина!», как пишут в романах. Над передовой слышен был хриплый вой и густая матерная брань, пока пули и осколки не затыкали орущие глотки. До Сталина ли было, когда смерть рядом. Откуда же сейчас, в шестидесятые годы, опять возник миф, что победили только благодаря Сталину, под знаменем Сталина?
№7
Николай Никулин

Оружие у немцев и у нас было неплохое, однако немцы были лучше обучены и не лезли зря под пули. Вспоминаю, как происходило обучение нашего, вновь сформированного, пехотного полка: мы бегали по лесу, кричали «Ура» и ни разу не стреляли по мишеням — берегли патроны. У немцев все было наоборот: каждый солдат отлично стрелял. Умел быстро окопаться и оценить обстановку.

Трудно подходить с обычными мерками к событиям, которые тогда происходили. Если в мирное время вас сшибет автомобиль или изобьет хулиган, или вы тяжело заболеете — это запоминается на всю жизнь. И сколько разговоров будет по этому поводу! На войне же случаи чудовищные становились обыденностью...
с 1941
Блокада Ленинграда


№8
Блокадная Книга. Владимир Яковлевич Александров.

Блокадную квартиру нельзя изобразить ни в одном музее, ни в каком макете или панораме, так же как нельзя изобразить мороз, тоску, голод…

Сами блокадники, вспоминая, отмечают разбитые окна, распиленную на дрова мебель — наиболее резкое, необычное. Но тогда по-настоящему вид квартиры поражал лишь детей и приезжих, пришедших с фронта.

«— Вы стучите долго-долго — ничего не слышно. И у вас уже полное впечатление, что там все умерли. Потом начинается какое-то шарканье, открывается дверь. В квартире, где температура равна температуре окружающей среды, появляется замотанное бог знает во что существо. Вы вручаете ему пакетик с какими-нибудь сухарями, галетами или чем-нибудь еще. И что поражало? Отсутствие эмоционального всплеска.

— И даже если продукты?

— Даже продукты. Ведь у многих голодающих уже была атрофия аппетита».

…Там, на фронте, думали, что эти ложки пшена, сухари, которые сберегали, откладывали от своего скудного пайка, будут встречены с восторгом, а их принимали порой вот так, уже безразлично…
№9
Вера Берхман, Ленинград, 1942 год.

Когда 18 января 1942 г. Ксеня пришла с Соней домой из больницы все собрались в кв. № 15, пели Повечерие и читали, и снова пели и молились всем Святым. Посидев немного у печки, которую топили картонками и переплетами, я тихо пробралась в свою квартиру и легла. Дороже всего были мне не эти умиравшие и славящие Бога люди, а свой покой, свое тепло, корка хлеба и горизонтальное положение без дум о чем-либо в замерзающей квартире. И когда — подсказывает мне неусыпающая память — твоя родная сестра написала тебе карандашом при свете коптилки длинное письмо о своей скорби, о смерти Коли, о съеденной кошке, о своем голоде, холоде, о чужих людях и о своей обреченности, ты не только не ответила ей (ты, может быть, и не могла бы как следует написать из-за рук, обстановки, недостатка чернил, угла — где сесть, написать), но ты заявляла: «Бог с нею, Бог со всеми, пусть все умирают», да и вообще никаких сил не приложила написать хоть только открытку. И она о тебе знала бы, что ты жива. Она и голодающая сделала все со своей стороны, чтобы войти с тобой в общение, а ты? Таких укоров много теперь. Не перечесть.

А вот что важно отметить: то, чего все эти, почти все, которые умерли, они до самой смерти, до последнего вздоха поднимали и подняли знамя духа над плотью. Люди хоронили своих близких, чего бы им ни стоило, на свои карточки, люди пробирались через пространства к своим, чтобы похоронить, хоронили просто знакомых (ближних!), не родных (Сусанна), боролись со смертью, поднимали дух упавших. И я знаю людей, которые это делали, я же спала и сплю.
№10
Детская книга войны.
Дневник Гали Зимницкой 8 января 1942 год.

Утром на лестнице меня поджидала тетя Соня, мать двух маленьких девочек. Она протянула мне три карточки и попросила принести выкупленный хлеб пока к себе домой. «А довесочки можешь съесть. Я потом все объясню», торопливо сказала она.
Оказалось, что ее муж съедает все, что находит в доме. Куда только ни прятала Соня от него хлеб. Но стоит отвернуться, хлеб бесследно исчезает. А вчера не стесняясь детей, отобрал жалкий паек прямо на пороге. Дети обречены на голодную смерть.
Помню, как до войны этот молодой отец гулял в парке со своими девочками. Он был очень внимателен к ним и постоянно следил, чтобы дочки не забегали далеко, не промочили ноги.
В голове не укладываются его сегодняшние поступки. Наверное, он свихнулся от голода.
1943
бои на других фронтах

№11
Даниил Гранин «Остервенение и русский Бог»

Лично моя ненависть началась с первого пленного немца, фашистского летчика. Нас больше всего тогда поразило, что он о нас, славянах, говорил сострадательно. «Ну, что вы можете сделать? Против кого лезете? У вас сортиры на улицах» — и прочая, прочая, о русском дискомфорте, об отсутствующем быте, о непролазном невежестве… Это именно был монолог человека о животных, брезгливый — и эта брезгливость решила дело.

— Как вы с ним поступили?

— Отправили в штаб, у нас бессудные расправы не практиковались. Но остервенение — началось, да; и конечно, я не стану отрицать чудо. Русский Бог являет себя в истории часто и разнообразно. У него своеобразная этика, но своих он не бросает. Я даже неожиданную вещь сейчас скажу — хоть меня и считают атеистом, но истинная-то вера, думаю, живет как раз в уме атеиста. Верующий, как правило, просит — я не скажу, что его вера корыстна, но она во многом зависит от внешних обстоятельств. Атеист обращается к Богу только в крайние, предельные минуты, когда ничто больше не спасает; в последнем отчаянии. На фронте, как вы знаете, атеистов не было.
№12
Из послевоенных воспоминаний
моего отца Лелина Дмитрия Александровича

Вот воспоминание моего отца, родившегося, жившего и ушедшего в мир иной в беззаветно любимой им России тогда, когда церковь была под запретом, но не смотря ни на что НЕЛЬЗЯ запретить ВЕРУ… И вот его воспоминание юности в тяжелое лихолетье Отечественной войны, которое он поведал мне, своей , тогда, маленькой дочке: на фронте, в тяжелых боях я и многие мои товарищи стали верующими людьми, молились как могли, своими словами от сердца, вырезали из консервных банок крестики и вешали на веревочках на шею под гимнастерки и каждый раз, возвращаясь из боя считали себя Воскресшими и благодарили Бога за это чудо! И это было реальное ощущение ПАСХИ, ощущение победы добра над злом, радости соединения со Христом, отдавшим свою жизнь за все человечество и воскресшего и победившего смерть!
№13
Николай Никулин

На войне особенно отчетливо проявилась подлость большевистского строя. Как в мирное время проводились аресты и казни самых работящих, честных, интеллигентных, активных и разумных людей, так и на фронте происходило то же самое, но в еще более открытой, омерзительной форме. Приведу пример. Из высших сфер поступает приказ: взять высоту. Полк штурмует ее неделю за неделей, теряя множество людей в день. Пополнения идут беспрерывно, в людях дефицита нет. Но среди них опухшие дистрофики из Ленинграда, которым только что врачи приписали постельный режим и усиленное питание на три недели. Среди них младенцы 1926 года рождения, то есть четырнадцатилетние, не подлежащие призыву в армию... «Вперрред!!!», и все. Наконец какой-то солдат или лейтенант, командир взвода, или капитан, командир роты (что реже), видя это вопиющее безобразие, восклицает: «Нельзя же гробить людей! Там же, на высоте, бетонный дот! А у нас лишь 76-миллиметровая пушчонка! Она его не пробьет!»... Сразу же подключается политрук, СМЕРШ и трибунал. Один из стукачей, которых полно в каждом подразделении, свидетельствует: «Да, в присутствии солдат усомнился в нашей победе». Тотчас же заполняют уже готовый бланк, куда надо только вписать фамилию, и готово: «Расстрелять перед строем!» или «Отправить в штрафную роту!», что то же самое. Так гибли самые честные, чувствовавшие свою ответственность перед обществом, люди. А остальные — «Вперрред, в атаку!»
Шло глупое, бессмысленное убийство наших солдат. Надо думать, эта селекция русского народа — бомба замедленного действия: она взорвется через несколько поколений, в XXI или XXII веке, когда отобранная и взлелеянная большевиками масса подонков породит новые поколения себе подобных.



№14
Николай Никулин

Отряд разведчиков обнаружил в глубоком немецком тылу, километрах в сорока от нас, немецкий концентрационный лагерь, где содержалось несколько сотен еще уцелевших евреев. Судя по стрельбе, доносившейся оттуда, шла ликвидация заключенных. Разведчики сообщили по радио координаты лагеря, и командование бросило нас — два танка с солдатами на броне, спасать погибающих...После краткой, чрезвычайно ожесточенной перестрелки мы отправили в ад охранников-эсэсовцев.

Дальнейшее я помню плохо, так как был оглушен гранатой, которую швырнул в меня здоровенный фриц. Она иссекла мой полушубок, немного поранила. И все же в памяти моей сохранились картины площади перед бараками, усыпанной трупами расстрелянных евреев, а в бараках мы обнаружили несколько сотен уцелевших. Там сидели скелеты, обтянутые кожей. Они смотрели на меня огромными темными глазами, в которых был даже не страх, а ужас, отчаяние и смерть. Этот взгляд я не смог забыть всю мою жизнь.
№15
Виктор Франкл. Сказать жизни «Да!»

«Есть достаточно много примеров, часто поистине героических, которые показывают, что можно преодолевать апатию, обуздывать раздражение. Что даже в этой ситуации, абсолютно подавляющей как внешне, так и внутренне, возможно сохранить остатки духовной свободы, противопоставить этому давлению свое духовное Я. Кто из переживших концлагерь не мог бы рассказать о людях, которые, идя со всеми в колонне, проходя по баракам, кому-то дарили доброе слово, а с кем-то делились последними крошками хлеба? И пусть таких было немного, их пример подтверждает, что в концлагере можно отнять у человека все, кроме последнего — человеческой свободы, свободы отнестись к обстоятельствам или так, или иначе. И это — «так или иначе» у них было. И каждый день, каждый час в лагере давал тысячу возможностей осуществить этот выбор, отречься или не отречься от того самого сокровенного, что окружающая действительность грозила отнять, — от внутренней свободы. А отречься от свободы и достоинства — значило превратиться в объект воздействия внешних условий, позволить им вылепить из тебя «типичного» лагерника.
№16
Николай Никулин

Вспоминаю еще один эпизод времен войны. Одному генералу, командовавшему корпусом на ленинградском фронте, сказали: «Генерал, нельзя атаковать эту высоту, мы лишь потеряем множество людей и не добьемся успеха». Он отвечал: «Подумаешь, люди! Люди — это пыль, вперед!» Этот генерал прожил долгую жизнь и умер в своей постели.
Вспоминается судьба другого офицера, полковника, воевавшего рядом с ним. Полковник командовал танковой бригадой и славился тем, что сам шел в атаку впереди всех. Однажды в бою под станцией Волосово связь с ним была потеряна. Его танк искали много часов и наконец нашли — рыжий, обгоревший. Когда с трудом открыли верхний люк, в нос ударил густой запах жареного мяса.
Не символична ли судьба двух этих полководцев? Не олицетворяют ли они извечную борьбу добра и зла, совести и бессовестности, человеколюбия и бесчеловечности? В конце концов добро победило, война закончилась, но какой ценой?
№18
Генрих Бёлль

Я ненавижу войну, до глубины души ненавижу войну и любое причиненное ею страдание, ненавижу любое слово, любой жест, каждого, кто питает к войне иные чувства, чем ненависть. Она настолько бессмысленна, а политика столь беспредельно гнусна и порочна, что никто и никогда не вправе начинать такую войну и вести ее столь бесчеловечно долго…

Минуло уже пять с половиной лет, как на меня надели униформу, это мрачные, бесцельно прожитые годы, целый кусок жизни и молодости, лето за летом, осень за осенью, и шесть суровых зим, и шесть сияющих весен. […] В войне нет никакого юмора, никаких анекдотов, нет всего того, о чем бессмысленно и преступно врут газеты.
№19
Николай Никулин

Представить это отчаяние невозможно, и поймет его лишь тот, кто сам на себе испытал необходимость просто встать и идти умирать. Именно тебе, хотя тебе так хочется жить! Тебе, у которого было столько надежд. Тебе, который еще и не жил, еще ничего не видел. Тебе, у которого все впереди, когда тебе всего семнадцать! Ты должен быть готов умереть не только сейчас, но и постоянно. Сегодня тебе повезло, смерть прошла мимо. Но завтра опять надо атаковать. Опять надо умирать, и не геройски, а без помпы, без оркестра и речей, в грязи, в смраде. И смерти твоей никто не заметит: ляжешь в большой штабель трупов у железной дороги и сгниешь, забытый всеми в липкой жиже погостьинских болот.
№20
Николай Никулин

Войска тем временем перешли границу Германии. Теперь война повернулась ко мне еще одной неожиданной стороной. Казалось, все испытано: смерть, голод, обстрелы, непосильная работа, холод. Так ведь нет! Было еще нечто очень страшное, почти раздавившее меня. Накануне перехода на территорию Рейха, в войска приехали агитаторы. Некоторые в больших чинах.
— Смерть за смерть!!! Кровь за кровь!!! Не забудем!!! Не простим!!! Отомстим!!! — и так далее...
До этого основательно постарался Эренбург (автор первого в русской литературе употребления словосочетания «День Победы»), чьи трескучие, хлесткие статьи все читали: «Папа, убей немца!» И получился нацизм наоборот. Правда, те безобразничали по плану: сеть гетто, сеть лагерей. Учет и составление списков награбленного. Реестр наказаний, плановые расстрелы и т. д. У нас все пошло стихийно, по-славянски. Бей, ребята, жги, глуши! Порти ихних баб! Да еще перед наступлением обильно снабдили войска водкой. И пошло, и пошло! Пострадали, как всегда, невинные. ... Трупы, трупы, трупы. Немцы, конечно, подонки, но зачем же уподобляться им? Армия унизила себя. Нация унизила себя. Это было самое страшное на войне. Трупы, трупы...
№21
Генрих Бёлль

Вчера в деревню совершенно неожиданно нагрянули американцы, они заходили в каждый дом и наивно допытывались, нет ли в нем немецких солдат. После небольшого сражения, во время которого был тяжело ранен один из американцев, мы взяли их в плен. Раненый лежит тут же, рядом с нами. Как же все-таки ужасна солдатская судьба в этой мерзкой войне, и как мало заботятся о «неизвестном солдате», о «каждом» из нас. Боже, помоги нам.
№22
Николай Никулин

Для меня Погостье было переломным пунктом жизни. Там я был убит и раздавлен. Там я обрел абсолютную уверенность в неизбежности собственной гибели. Но там произошло мое возрождение в новом качестве. Я жил как в бреду, плохо соображая, плохо отдавая себе отчет в происходящем. Разум словно затух и едва теплился в моем голодном, измученном теле. Духовная жизнь пробуждалась только изредка. Когда выдавался свободный час, я закрывал глаза в темной землянке и вспоминал дом, солнечное лето, цветы, Эрмитаж, знакомые книги, знакомые мелодии, и это было как маленький, едва тлеющий, но согревавший меня огонек надежды среди мрачного ледяного мира, среди жестокости, голода и смерти. Я забывался, не понимая, где явь, где бред, где грезы, а где действительность. Все путалось. Вероятно, эта трансформация, этот переход из жизни в мечту спас меня.
№23
Генрих Бёлль

В последние недели, испытывая великие муки, заливаясь кровью и слезами, я страстно молил Бога избавить меня от такого униженного и мученического существования, и часто во мне действительно зарождалась надежда, что Он внемлет моей просьбе, именно часто, но не всегда. Я не просил Бога оградить меня от страданий, нет, ибо тогда я сброшу с себя крест, я — христианин и считаю, что этот знак выжжен в моем сердце и моей душе; нет, я ничего не имею против страданий, но я молил Его освободить меня только от одного страдания — быть прусским солдатом при данных обстоятельствах без шанса на уверенность в утешении… Завтра или послезавтра решится моя судьба. Если меня отправят далеко, я предприму все усилия, чтобы увидеться. Все в руках Божьих…
№24
Виктор Франкл

«На свете есть две «расы» людей, только две! — люди порядочные и люди непорядочные. Обе эти «расы» распространены повсюду. То один, то другой достойный человек попадался даже среди лагерных охранников.

Человеческое — это сплав добра и зла. Рубеж, разделяющий добро и зло, проходит через все человеческое и достигает самых глубин человеческой души. Он различим даже в бездне концлагеря.
Мы изучили человека так, как его, вероятно, не изучило ни одно предшествующее поколение. Так что же такое человек? Это существо, которое всегда решает, кто он. Это существо, которое изобрело газовые камеры. Но это и существо, которое шло в эти камеры, гордо выпрямившись, с молитвой на устах.
Диктор

  • Знаменательным стало то, что Пасха 1945 года пришлась на 6 мая, день великомученика Георгия Победоносца.
  • Началась война для нашей страны в день Всех святых, в земле Российской просиявших.
  • Тяжелейшие бои за Берлин пришлись на окончание Великого Поста.
  • В Лазареву субботу 28 апреля была взята известная своими пытками берлинская тюрьма «Моабит».
  • 29 апреля, в праздник Входа Господня в Иерусалим, приступили к штурму Рейхстага
  • 30 апреля, в Великий понедельник, когда бесплодной смоковнице было сказано «Да не будет же впредь от тебя плода вовек» — и она тотчас иссохла (Мф. 21:19), покончил с собой Адольф Гитлер.
  • Тишина в Берлине настала лишь к Великому четвергу, когда вспоминается Великая Вечеря.
1945
Конец войне
№25
Виктор Франкл

И вдруг меня пронзает мысль: ведь сейчас я впервые в жизни понял истинность того, что столь многие мыслители и мудрецы считали своим конечным выводом: я понял, я принял истину — только любовь есть то конечное и высшее, что оправдывает наше здешнее существование, что может нас возвышать и укреплять! Да, я постигаю смысл того итога, что достигнут человеческой мыслью, поэзией, верой: освобождение — через любовь, в любви! Я теперь знаю, что человек, у которого нет уже ничего на этом свете, может духовно — пусть на мгновение — обладать самым дорогим для себя — образом того, кого любит. В самой тяжелой из всех мыслимо тяжелых ситуаций, когда уже невозможно выразить себя ни в каком действии, когда единственным остается страдание, — в такой ситуации человек может осуществить себя через воссоздание и созерцание образа того, кого он любит. Впервые в жизни я смог понять, что подразумевают, когда говорят, что ангелы счастливы «любовным созерцанием бесконечного Господа».
№26
Николай Никулин

Давно пора ставить на местах боев церкви или часовни. Главное же — воскресить у людей память и уважение к погибшим. Эта задача связана не только с войной, а с гораздо более важными проблемами — возрождением нравственности, морали, борьбой с жестокостью и черствостью, подлостью и бездушием, затопившими и захватившими нас. Ведь отношение к погибшим, к памяти предков — элемент нашей угасшей культуры. Нет их — нет и доброты и порядочности в жизни, в наших отношениях. Ведь затаптывание костей на полях сражения — это то же, что и лагеря, коллективизация, дедовщина в современной армии, возникновение разных мафий, распространение воровства, подлости, жестокости, развал хозяйства. Изменение отношения к памяти погибших — элемент нашего возрождения как нации.

Никакие памятники и мемориалы не способны передать грандиозность военных потерь, по-настоящему увековечить мириады бессмысленных жертв. Лучшая память им — правда о войне, правдивый рассказ о происходившем, раскрытие архивов, опубликование имен тех, кто ответствен за безобразия.
№28
Виктор Франкл

«Однажды, через несколько дней после освобождения, я долго шел по полям, мимо цветущих лугов, в торговый городок недалеко от лагеря. Жаворонки поднимались в небо, и я слышал их радостное пение. На километры вокруг никого не было видно, не было ничего, кроме простора земли и неба и ликования жаворонков. Я остановился, взглянул вокруг и вверх в небо - и опустился на колени. В этот момент я плохо сознавал, что со мной; в голове звучала и повторялась только одна фраза, все время одна и та же: «Из глубины воззвал я к Господу и ответил мне Господь и вывел меня на простор!» Как долго я стоял там на коленях и повторял эту фразу - уже не помню. Но я знаю, что в этот день, в этот час началась моя новая жизнь. Шаг за шагом я опять становился человеком».
ВСТРЕТИТЬСЯ СНОВА!
+7 (919) 779-59-00
darvremen@gmail.com
ZOOM-КАФЕ ПО ПЯТНИЦАМ
Made on
Tilda